Пресса
«...Великолепное прочтение Трио, опус 67 Шостаковича, пронизанное пониманием иронии, горечи и юмора, свойственных этому сочинению...»
«...Ясность намерений, инструментальное мастерство и подлинная виртуозность, необходимая для убедительной передачи музыкальной речи, поющий нежный звук всех трех инструментов и великолепно сбалансированное звучание... Трио Чайковского было сыграно с ошеломляющим успехом. Удивительно мощное и искреннее высказывание».
«Интерпретация Брамс-трио, отличающаяся и высоким качеством инструментального воплощения, и индивидуальностью прочтения, заставила пережить немало радостных и трогательных минут. ...Ощущалось, что музыканты „предслышат“ все сочинение в целом, отчего вся форма развертывалась естественно и логично в плане темповых и динамических смен. ...Тишина, воцарившаяся после финальных аккордов трио „Памяти великого художника“, когда слушатели про себя переживали и осмысливали услышанное, свидетельствовала о подлинности художественного прочтения этой великой музыки. Впрочем, как и оглушительные овации, приветствовавшие затем артистов».
«Исполнительскую манеру Брамс-трио отличает симфонический масштаб звучания при неизменном благородстве тона и изысканной полифонии музыкальной ткани, свойственной камерному жанру».
«Грандиозное симфоническое полотно, стоящее в одном ряду с его концертами, а по масштабу и эмоциональному накалу сравнимое с Патетической симфонией, сочинение монументальной структуры и инструментальной смелости, психологически точных диалогов и разнообразия жанровых сцен и жизненных впечатлений, звуковая картина человеческого бытия, созданная великим автором и со всей мощью трагедийного таланта и звукового мастерства переданная выдающимися артистами восхищенным слушателям. ...Колоссальный накал! Создание шедевра на глазах ошеломленной аудитории».
«Удивительная стройность звуковой перспективы, в которой каждый инструмент играет, кажется, единственно возможную для него в данное мгновение роль — то выходя на передний план, то отступая назад, то соединяя свой голос с двумя другими. Идущая из душевных глубин поэтичная выразительность. По-настоящему пережитое музыкантами настроение каждого эпизода и благодаря этому — полное отсутствие чего-либо случайного в его исполнительском воплощении. Хочется слушать Брамс-трио еще и еще!»
«...элегантность Мендельсона и узнаваемые народные интонации, филигранная виртуозность, кажущаяся ироничной и даже игривой в раннем трио Александра Алябьева, и безудержная листовская страстность в сочинении другого малоизвестного русского автора, современника Чайковского и Рубинштейна, Павла Пабста, и, конечно, пронзительные лирические темы этих сочинений, сыгранные артистами с ощущением интимной эмоциональной интонации, вызвали восторг слушателей и шквал аплодисментов. В исполнении Брамс-трио эти сочинения, так долго хранившиеся в тайниках русской музыки, обречены на успех».
«Сложная философская четырехчастная звуковая фреска началась с появления почти нереального флейтового звука виолончельных флажолетов Кирилла Родина, который сразу приковал внимание аудитории... Невероятная концентрация достигает апогея, когда „танец смерти“ в финале в исполнении Брамс-трио звучит предупреждением, смешиваясь в квази еврейско-народной темой и исчезая в тишине. Если бы у меня было только одно право на „браво“ в жизни, я бы использовал его сегодня. Браво за русскую консерваторию, которую они „представляют“, за профессию, которую они „защищают“, за традиции русской исполнительской школы, которые они продолжают, одним словом — браво Брамс-трио!»
«Наталия Рубинштейн, пианистка, неистовая энергия которой сравнима разве что с её же незаурядным мастерством! Причем мастерство это весьма ценного для ансамбля свойства: оно всеобъемлюще, но как бы совершенно незаметно! Оно нигде не „выпирает“, не демонстрирует себя; чтобы осмыслить его требуется время — и вот тогда вы начинаете понимать, что замечательное единство ансамбля спаяно кропотливо-незаметным проникновением фортепиано во все нюансы, мелодические тонкости и гармонические преобразования текста, сколь бы сложен он ни был».
«...Трио Шнитке буквально потрясло звенящей болью... интеллектуальностью и накалом экспрессии, звенящей тишиной ухода...»
«Среди камерных коллективов, играющих музыку в достаточной мере элитарную, редко встречаются подобные исполнители, способные сделать утончённую мысль композитора доступной залу».
«...Исполнителям удалось главное — отразить утонченный творческий мир Шостаковича, способный вобрать в себя все краски жизни: от весенних до трагических. ...Второе трио (ор. 67) прозвучало масштабно — как симфония для трех инструментов. Исполнители не скупились на контрасты, проводя слушателей через лирико-драматическую интраду первой части к взрыву драматических чувств в финале».
«Изящно, мягко, даже с некоторой долей милой детской непосредственности прозвучало Трио № 1, созданное шестнадцатилетним Шостаковичем. Меня подкупило отсутствие „швов“ в соединении голосов, когда тема переходит от одного инструмента к другому. Чувствовалось, что добиться целостности воплощения композиторского замысла было главным для каждого из музыкантов... сильное впечатление произвело исполнение блоковского цикла (Семь песен на слова Блока, соч.127) ...трепетно, с истинной влюбленностью в музыку, вдохновенно».
«Центром вечера стал Чайковский... В память врезалось свободное инструментальное бельканто, ритмически совершенно сыгранная фуга. После долгой паузы оцепенения зал разразился аплодисментами».
«...музыкальные потомки Василия Сафонова, Леопольда Ауэра и Карла Давыдова, артисты Брамс-трио в полной мере унаследовали традиции русской исполнительской школы и высокие идеи „культурного миссионерства“, заложенные Антоном Рубинштейном».
«...до-мажорное трио Моцарта и соль-мажорное трио Бетховена, как два светоносных потока, привели душу к умиротворению и наполнили ее обожанием...Слияние в единое целое звучания рояля, олицетворяющего симфонический оркестр, его органичное соединение с двумя голосами, двумя тембрами человеческой души рождает нечто удивительное... Концерт Брамс-трио можно назвать редким и дорогим подарком... Тонкость прочтения сочинений, слаженность звучания, словно играет один, а не трое, покорило публику».
«...Мощно, крепко, с живым ощущением единства неистовой страсти и строгой, благородной формы... Словом, это был — Брамс!».